ОБ ИНДУИЗМЕ
Воинствующий атеизм сменился воинствующим индуизмом. В религиозно-исторической жизни человечества существует один фактор, который не поддается определению, но в то же время является самым достоверным из всех доказательств и прогнозов, на каких бы точных данных они ни были основаны. Этот фактор — народная интуиция, которая безошибочно указывает, откуда надо ожидать грядущих бед и катастроф, в каких тайных обществах назревают зловещие планы, с какой стороны на христианские страны обрушится, как снежная лавина, орда новых гуннов. Областью-источником эсхатологических трагедий для наших предков был Юго-Восток.
Восток — это степь, огромная и всегда тревожная, как море. В этой степи, как стаи хищных волков, бродили кочевые племена, пересекая огромные пространства в поисках пищи и добычи. У них не было родины, вернее, родиной была сама необъятная степь. Здесь они рождались в кибитках, с детских лет учились управлять конем и стрелять из лука. Кочевник, казалось, сросся в единое целое со своим конем и понимал его голос, как речь человека. У них не было городов, вернее, их кибитки и
телеги, покрытые ковром и войлоком, представляли собой странствующие в степи города. Даже безмолвная степь, как море во время штиля, таила в недрах своих бурю; она была логовом хищников, не знающих пощады. Границей степи было поле, где люди занимались земледелием, проводили воду, сажали сады, строили города. Кочевники внезапно, как призраки, появлялись в предместьях городов и, захватив добычу, так же внезапно исчезали в пустыне, оставляя за собой груды непогребенных трупов и пламя пожарищ.Юго-Восток — это самые высокие в мире горы: Памир и Гималаи, похожие на десятки вавилонских башен, поставленных друг на друга, как будто огненная лава, вырвавшись из недр земли, взметнулась ввысь к небу и застыла на лету, превратившись в белый, как саван, и голубой, как утреннее небо, лед. Памир и Гималаи безмолвны, как тайна, и непроницаемы, как ночь. Вершины Гималаев кажутся снежным исполином, который хочет дотянуться до небосвода, чтобы сорвать с него звезды. Святой Андрей, Христа ради юродивый, провидец и пророк, говорил, что Александр Македонский запер железные ворота в ущелье гор на Востоке, а в конце мира эти ворота отворятся, и бесчисленные орды хлынут на запад. Тогда настанут бедствия, которых не видело и не переживало человечество. Железные ворота — это эллинистический мир, который затем был просвещен христианством, а за железными воротами таится древнее магическое язычество Турана, Индии, Тибета, которое в течение многих веков собирает свои силы для последней битвы с христианством. Восток — это пустыни Гоби и Кара-Кума, где уже однажды, как термиты в своих подземных гнездах, собралось огромное войско монголов под знаменами Темучина. Монгольская орда по пути на запад смешала народы и племена, как в одном кипящем котле, и перетасовала карту земли, как колоду игральных карт. Чингис-хан сравнялся с Александром Македонским, с той только разницей, что обратил свой меч на запад.
Грядущие беды и катаклизмы, предсказанные пророками, проходят, как жуткие призраки, в Апокалипсисе Иоанна Богослова, но есть удерживающая сила — это христианство, поэтому для воплощения демонических планов нужно сначала расправиться с христианством, уничтожить или извратить его, оставить от христианства только одно имя. Теперь наступил глобальный процесс дехристианизации мира. Господь назвал сатану
лжецом и человекоубийцей. Борьба демона с Церковью осуществляется через гонение на христиан и в то же время распространение духовной лжи: ересей и лжеучений. Это можно сравнить с осадой крепости: враги штурмуют ее ворота и стены, и в то же время тайные противники хотят устроить пожар внутри нее. Уже в апостольские времена римская государственная машина обрушилась своей тяжестью на христианские общины. Кровь мучеников потоками лилась на землю, как виноградный сок из точила, и вместе с тем язычество готовило другой удар: в среде самарийских волхвов-оккультистов и фригийских жрецов возникла идеологическая провокация христианства — учение, которое должно было низвести Христа до уровня космического духа-архонта и предоставить ему место в каком-нибудь из углов пантеона. Христос по этому учению превращался из Сына Божия в языческое божество. Евангелие привязывали к прокрустову ложу мифической космологии, а таинства Церкви объявляли оккультными посвящениями вроде хтонических мистерий в честь Деметры и Озириса. Гностицизм привлек к себе интеллектуальные силы языческого мира, но он не мог привиться к телу Церкви. Уже апостолы Павел и Иоанн Богослов предупреждали христиан о волчьих ямах и западнях, которые язычество расставляло на их пути. Однако гностицизм не исчез, но продолжал жить в монтанизме, в сектах богомилов, павликиан, альбигойцев и катаров, в тайных ложах рыцарских орденов, “приоров Сиона” и тамплиеров.Второй попыткой язычества внедриться в христианский мир стало движение, известное под названием Ренессанса, или Возрождения, то есть возрождение античности. Если древний гностицизм избрал своим путем преимущественно философию и мистику, то Ренессанс — искусство. Языческий мир должен был войти в христианские храмы под видом фресок, изваяний, икон святых. Если у античных народов было неудовлетворенное стремление к духовности, “к неведомому Богу”, то Ренессанс как раз хотел раздавить остатки духовности материальной осязаемостью и плотской страстностью своих картин, как тяжелым сапогом. Христа изображали то как Аполлона, то как Геркулеса, лик Девы Марии писался с молодых натурщиц, веселых и фривольных римских девушек, а иногда с предметов страстного обожания самих художников. На стенах Сикстинской капеллы появились мифические персонажи: Харон, перевозящий на лодке через воды Стикса души умерших и т. п. Искусство более интимно для души, чем философия. В псевдохристианском храме душа встречалась с пантеоном. Там были языческие боги под личиной Христа и святых, и они воспринимались человеческим подсознанием как космические божества, как торжество плоти и крови. Один из римских первосвященников, войдя в Ватикан после своего избрания, воскликнул: “Боже мой, ведь это языческие боги!” Слова возмущенного Папы передавали как забавный анекдот, но чаще всего римские первосвященники сами субсидировали такие работы, чтобы прослыть просвещенными гуманистами.
Искусство Ренессанса вторглось в католическое богослужение и сблизило его с напевами оперы и карнавала. В языческом мире храм был соединен с театром. Самый большой театр древнего Рима располагался на ступенях храма Венеры. Пока в этом карнавале возрожденного язычества паясничали перед толпой и насмехались над христианством Боккаччо, Эразм Роттердамский, Маргарита Наваррская и другие великосветские комедианты, мусульманский мир уже
сдавливал Европу железными клещами. Реакция на постренессансное католичество в форме протестантизма и лютеранства не исправила дела, а напротив, внесла в сознание людей еще больше рационализма и оземленности. Западные христиане были лишены литургической глубины древней Церкви. Ренессанс и протестантизм подготовили почву для материализма и позитивизма.В западной Европе мировоззрение интеллигенции постепенно приняло форму скептического гедонизма. В восточной Европе, которая сохранила древние предания и литургику, разделаться с христианством было трудно, и поэтому борьба с ним приняла форму насилия, а в ХХ веке — атеистической инквизиции. Повторилось время языческих гонений, но в гораздо худшем варианте. Современные государства по сравнению с Римской империей отличались большей разветвленностью разведывательного и репрессивного аппарата, концентрацией средств массовой информации, возможностью контролировать общественную и частную жизнь человека. Поэтому Церковь подверглась систематическому запланированному уничтожению. Не только в каждом городе, но в каждом селении был свой Колизей, напоенный мученической кровью.
Атеистическая пропаганда наложила свою руку не только на художественную литературу, но и на научные издания, не имеющие отношения к мировоззрению. И на этих книгах, как печать, стояло клеймо атеизма. Посещение церкви делало человека парией в обществе, во всяком случае для него был прегражден десятками заслонов путь к общественной и научной деятельности. Постоянное табуирование религии сопровождалось издевками, клеветой и насмешками. В этой искусственной пробирке должен был создаться, как гомункулус алхимиков, строитель нового общества. В течение десятков лет образовалось огромное выжженное поле — пустырь духовного невежества. Но в человеке нельзя до конца истребить врожденного чувства религиозности, мистического благоговения перед тайной. Атеизм на Востоке и позитивизм на Западе создали атмосферу глубокого духовного невежества и в то же время неосознанной потребности в религии, которую не могли удовлетворить ни культ наслаждения — гедонизм, ни культ вождя-сверхчеловека.
Лобовой удар атеизма уже исчерпал свои силы, но сделал свое дело. Теперь бывший христианский мир был подготовлен к новому вторжению язычества, еще невиданному по своему размаху и по тщательной продуманности плана. Ворота Гималаев и Тибета приоткрылись, и на христианский — теперь уже, увы, нехристианский мир обрушились потоки восточной пантеистической мистики, оккультных систем, буддийских, индуистских, китайских религий, перемешанные с каббалистикой и различными руководствами по магии. Это вторжение по своим масштабам превосходит нашествие гуннов и монголов. Если поток гуннов захлебнулся на Каталаунских полях1, то этот поток не встречает перед собой никаких преград. В столицах Европы рядом
с христианскими храмами и древними европейскими университетами строятся капища Шивы и Будды, вместо креста христиане-отступники вешают себе на грудь амулеты в виде белых слонов, ступы Шивы, каббалистические знаки, талисманы и даже изображение демона. В иных христианских странах становится больше восточных ашрамов, общин кришнаитов, буддистов, шиваитов, чем монастырей.Древневосточные религии приспособляются к вкусам европейцев. Почти все восточные религии и секты в своем вероучении аморфны и адогматичны, туманны и расплывчаты, их возглавляют гуру — пророки, “живые боги”. У каждого гуру свое учение, своя система. Если он даже явно противоречит себе, то и это не вызывает возражений и протестов. Ученики объясняют это глубиной учения, в которую профаны не могут проникнуть. И здесь продуманная система: учение неоиндуизма (“откровения” махатм) внутренне противоречиво и текуче, поэтому его трудно опровергнуть. Вам всегда могут сказать, что вы не так поняли их учение, вам предложат цитату из книг или из слов того же гуру, которая диаметрально противоположна тому суждению, мнение о котором вы выразили.
Свои учения гуру представляют как “древнюю мудрость”, открытую через них миру. Фрагментарные тексты, выхваченные из Вед, Упанишад и Гит, комментарии к ним, призывы к любви, братству и самоотверженности создают иллюзию близости к христианству, но это умышленная маскировка. По форме здесь чаще всего повторение одних и тех же фраз в разных вариантах, в которых чувствуется не духовная любовь, а нервная возбужденность искусственно экзальтированного человека. В них нет четкой мысли и структуры; в этом не только их слабость, но и сила. Мысль можно противопоставить только мысли, а подобные учения разобрать так же трудно, как разделить воду ударом палки. Эти учения похожи на занавесы из китайского шелка: толкнешь его — рука не встретит сопротивления, опустишь руку — и занавес принял прежнюю форму. В конце вам скажут: “Мы верим в то, во что верите и вы, осознавая и понимая это, а вы, отрицая нас, верите в то, во что верим мы, только не осознаете этого. Наше учение эзотерично, примите его, и вы лучше узнаете собственную религию”. По отношению к христианству это будет звучать так: “Вы станете элитарными христианами, только без Христа”.
Дать анализ современным индуистским сектам невозможно из-за текучести и неопределенности, можно только выявить самые общие для них положения: большинство из них опирается на учения Веданты и буддизма. Веданта и буддизм — это подземные воды, питающие философские школы, мистические учения Индии, даже те, которые как будто отрицают Веды. Авангард индуистского оккультизма в Европе — “теософское общество”, провозгласившее равенство религий, ориентируется на самом деле на буддизм и брахманизм.
Первое — учение о Боге. Все древние индуистские учения категорически отрицают личного Бога. Для них Бог — это некий безымянный, безликий дух, Брахман, который имеет множество временных персонификаций, масок, которые он надевает и снимает с себя. Брахман — принцип бытия, но это бытие происходит в двух модальностях: качественном и бескачественном. Качественное — это космическое бытие, имеющее протяженность и атрибутику. Бескачественное — это бытие вне свойств и множественности. Божество абсолютно. Бытие мира — иллюзия и грезы, мыльные пузыри, пускаемые мальчиком, пляска масок
. Мир проходит бесследно, как тени в сновидении. Кончается цикл времен — “день Брамы”, начинается “ночь Брамы”. Мир с его видимостью и численностью исчезает, Брама переходит в Парабраму, где бытие сливается с небытием: нельзя сказать, что Брама существует или не существует. Затем внутри самого Брамы назревает желание творить миры. Это желание назревает и становится космическим яйцом, из которого возникает видимое небо и земля. Начинается день Брамы. Творение мира — это несовершенство абсолюта, “грех безгрешного”. Один тибетский поэт сказал: “Миры творит сознание, миры разрушает сознание”. Мифология индуизма, также как и эллинистическая мифология, обращена к космическим силам; там нет будущего; само время обращено вспять, как будто повернулось спиной к ходу истории, а прошлое заняло место будущего. В замкнутом цикле, как в замкнутой окружности, нет и не может быть нового, там только одно повторение. Вечность Брамы — это вечность повторений.Второе — космос. Это грандиозное создание Брамы, которое можно было принять за его воплощение, на самом деле только декорация спектакля. Материя — это пустота. В последнем акте истории мира космос исчезает в огне, не оставляя даже горсти пепла. Индивидуальное, личное и космическое бытие исчезает, как оптический обман, настает ночь.
Третье — человек. Это все и ничто. Его дух-атман идентичен божественному духу-брахману, но как индивидуум и личность человек не существует. Эмпирический человек — это иллюзия; всякая множественность — ложь, поэтому эмоция и мысль — это общение с миром лжи. Субъекта, объекта и любви как взаимоотношения между ними не существует. “Я есть ты, ты есть он, то есть Брахман”. Единственно достойное состояние — медитация самого себя как абсолюта.
Душа всех индуистских учений — это метампсихоз, вера в переселение душ. Если учение о “едином бытии” уничтожает этику как форму общественных отношений, то учение о метампсихозе и реинкарнациях (переселении душ в другие тела) уничтожает понятие и внутреннее чувство греха как разлучения с абсолютным духом. Поэтому в индийской теософии нет покаяния как эмоционального отвержения греха, а только размышление над грехом как ошибкой ума, незнанием, невежеством. Практически грех — это только замедление в пути перевоплощений. Рая и ада не существует; ад — это земная жизнь, а рай
— выход из нее. Человек рассматривается в нескольких телах: материальном, астральном, эфирном, ментальном, но все они эфемерны, реален лишь дух человека — Атман. Учение о перевоплощении душ содержит в себе принципы духовной эволюции, что находится в разительном противоречии с обозримым для нас историческим периодом истории человечества, о котором мы знаем из памятников литературы, философии, искусства, а именно: человечество не приобретало духовность, а теряло ее, не приближалось к Божеству, а отступало от Него. Поэтому учение о метампсихозе и реинкарнации означает духовный тупик для человечества, не восхождение ввысь по ступеням храма, а погружение в море греха и зла, в бездну сатанизма, волны которого постепенно потопляют последние островки духовности.Индуизм новых гуру включает в себя искусственные приемы возбуждения, экзальтации, пляски, громкие выкрикивания имен Шивы, Кришны и других божеств или медитативные упражнения. Некоторые сравнивают медитацию с молитвой, но молитва — это диалог между душой и Божеством, а медитация — монолог, обращенный к самому себе. Во время молитвы, как во время беседы, человек должен быть собран душевно и телесно; он должен быть “напряжен, как струна” для того, чтобы сердце его осмыслило и почувствовало слова молитвы. Во время медитации, наоборот, рекомендуется полное расслабление тела, как бы имитация состояния сна. Слова должны произноситься человеком монотонно, как стук часов. Это — состояние самогипноза. Человек обращается к самому себе. Если это молитва, то к какому богу
? — К своему “я”, отождествленному со своим подсознанием.Философия буддизма учит о внутренних психологических состояниях. Аскетизм буддизма — это уничтожение эмоционального, интеллектуального содержания человека, но не через погружение в мировой дух — Брахман, а через погружение в вакуум бытия — нирвану. Впрочем, в буддизме, отвергающем Бога, появилось учение о самом Будде как высшем божестве. У некоторых он — исторический Сакья-Муни, Гаутама, у других — космический Будда, нечто вроде каббалистического Адама Кадмона, только если Кадмон — архетип и материал мира, то космический Будда — принцип бытия мира, то есть отрицание той нирваны как совершенного вакуума, который проповедовал Сакья-Муни.
Что привлекает современного европейца в пестром конгломерате индуистских учений?
Утилитаризм и прагматизм. Йога в броских рекламах предлагает человеку развитие оккультных сил, умение владеть собой (что необходимо для современного бизнесмена), влиять на других, излечение болезней, не поддающихся официальной медицине, а иногда йоги даже договариваются до обещаний вечной жизни на земле и вечной молодости. Надо сказать, что йога использует традиционную индусскую гимнастику (хатха-йогу), имеющую аналоги у китайцев и древних персов.
Гедонизм кришнаизма с его чувственными обрядами и медитациями, с призывами к свободе от всех общественных норм импонирует людям, видящим смысл жизни в наслаждениях, так как возводит эти состояния до степени религиозного культа.
Мистика без любви к живому Богу ведет к магии и оккультизму, который предлагают некоторые секты.
Чувству духовной гордости человека в высшей степени отвечает учение Веданты о том, что человек — это не осознавший себя абсолют. Вспомним, что первоначальным грехом сатаны и Адама было стремление утвердить себя как Бога во вселенной, что грядущий антихрист будет заставлять народы мира поклоняться себе как Богу. Медитация Веданты повторяет собой сжатый до нескольких слов рассказ о грехе и падении Люцифера: “Я есмь бог, и нет бога, кроме меня”.
Усталость от жизни в современном обществе, безволие, пассивность души нередко приводят к самоубийству и ищут выход в духовном самоубийстве, в уходе без боли в небытие. Учение о боге как о космической и надкосмической безличной силе, высшем разуме, творческом начале легче принимается человеком технологического века, живущим среди машин и механизмов, чем идея о личном живом Боге. Но самое главное — это незнание христианства, огромной реки, около которой умирают от жажды; одни — потому, что не верят, что в ней вода, другие — потому, что не хотят наклониться, то есть смирить свой гордый дух и через покаяние получить Жизнь.