РУССКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Архиепископ Серафим (Соболев)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Отступление русского народа от православной веры чрез увлечение протестантизмом под влиянием противоцерковных реформ Петра. — Усиление греха отступления в царствование императрицы Анны Иоанновны и в особенности — Екатерины II — Бессилие государственной власти остановить неверие в дальнейшие царствования императоров, несмотря на их покровительственное отношение к Церкви

Это великое отступление русского народа от веры своей совершилось не сразу. Оно происходило в течение ряда веков и началось с того времени, когда русское образованное общество подпало под влияние протестантизма. Конечно, отступление от веры было и в ересях, о которых нами сказано было выше. Они не могли не оставить вредного влияния на жизнь русского народа.
Но эти ереси не были столь для нас опасны, в силу своего случайного появления и кратковременного своего существования. Не так обстояло дело с протестантизмом. Его распространяли в России немцы, которые со времени Иоанна III поступали на русскую службу и жили в Москве в особой "немецкой слободе". После Ливонской войны многие немцы были поселены и в других русских городах. При Феодоре в Нижнем даже появилось евангелическое общество. При содействии Бориса Годунова наплыв немцев увеличился, а вместе с этим увеличилась в Москве и немецкая слобода.
Здесь при Алексее Михайловиче уже были три лютеранские кирки и немецкие школы.
Правда, правительство строго воспрещало иноземцам распространять свое учение в России. Но это запрещение не достигало своей цели. Лютеранские проповедники даже открыто вступали в богословские споры с православными.
Из догматических споров XV и XVI в.в. видно, что в них участвовали не только миряне, но и монахи, причем некоторые из монашествующих обнаруживали неверие в благодать Св. Духа. До какой степени, вследствие протестантского влияния, доходило свободомыслие среди русских людей, об этом свидетельствует либеральное поведение князя Хворостинина, который не только не следовал в своей жизни учению православной Церкви, но открыто хулил православную веру и грубым насилием склонял к неверию подчиненных ему людей.
По свидетельству Маржерета, "во время междуцарствия многие русские усвоили себе лютеранские убеждения и явно смеялись над православными обрядами и постами".
Особенно протестантизм с отступлением русских людей от православной веры усилился в России во время Петра I вместе с преобразованием им России. Петр окружил себя протестантами, относился к ним с особенным вниманием, предоставлял им важные места на государственной службе, несмотря на то, что они держали себя высокомерно, с презрением относились к русской старине и даже к самой вере русского народа. Конечно, великой ошибкой преобразователя было переустройство на немецкий лад быта русского народа, который весь был проникнут церковностью, так как наши предки до Петра по церковному и монастырскому уставу распределяли время своей жизни, и все, касательно их одежды, общественного этикета и взаимных отношений членов семейства, носило на себе печать религии и считалось православным в отличие от "басурманского" — еретического.
Но эта ошибка стала еще более тяжкой и даже гибельной для России, благодаря тому, что Петр в своих реформах производил ломку нашей православной веры на почве явных своих симпатий к протестантизму. В его указе от 22 февраля 1722 г. на имя Святейшего синода говорится: "чтобы в Москве и городах из монастырей и приходских местных церквей ни с какими образами к местным жителям в домы отнюдь не ходить... Смотреть, чтобы с образами по Москве, по городам и уездам для собирания на церковь или на церковное строение отнюдь не ходили. А кто будет ходить тех брать". В том же году 28 марта Петр издал указ, возбудивший в Москве сильное волнение. В этом указе воспрещалось устроение часовен на торжищах и перекрестках, в селах и других местах и совершение здесь пред иконами священниками Богослужений. Указ определяет:
"Пред вышеупомянутыми вне церквей иконами мольбы и свещевозжения, тамо безвременно и без потребы бываемые, весьма возбранить. Также и часовень отныне в показанных местах не строить, и построенные деревянные разбирать, а каменные употребить на иные потребы тем, кто оные строил". В одном из своих указов Синоду Петр ограничивает и другие проявления религиозности русского народа: "понеже всю надежду, — говорится здесь, — кладут на пение церковное, пост, поклоны и тому подобное, в них же строение церквей, свечи и ладон".
Согласно таким взглядам Петра был издан регламент, в котором изложены: были правила относительно религиозного воспитания народа и который представляет собой колкую сатиру на религиозность наших предков. Руководствуясь этим регламентом. Синод издал постановления против обрядности, крестных ходов, хождения с образами, дорогих окладов на иконах, умножения часовень, годичного хранения артоса, богоявленской воды и т.п.".
Еще пагубнее для русского благочестия были мероприятия Петра, имевшие своею целью реформировать наши монастыри, каковые были выражены в его указе от 31 января 1724 г.
По учению св. Феодора Студита, "как Ангелы являются светом для иноков, так иноки являются светом для мирян". Это святоотеческое учение :нашло себе наилучшее воплощение в жизни допетровской России, когда идеалом русского благочестия и руководителями нравственно-христианской жизни русского народа были иноки. Не так смотрел Петр на монашество. Воздавая похвалу первоначальным монастырям глубокой древности за их трудолюбие, он в упомянутом указе говорит, что лет чрез сто от начала сего чина монахи стали ленивыми, тунеядцами и развращенными. Здесь резко осуждается умножение монастырей в Константинополе и в ближайших ему местах, что оказалось будто бы причиною поразительной малочисленности воинов, которые так нужны были При осаде Константинополя врагами греков. "Сия гангрена — сказано в указе, — зело было и у нас распространяться начала". По воззрению Петра, монахи не стоят на высоте своего призвания, едят даровой хлеб, и никакой прибыли от сего обществу нет. Поэтому он требует, чтобы в русских монастырях были благотворительные учреждения для престарелых солдат и устроены были семинарии, откуда бы образованные воспитанники, ищущие монашества для архиерейства, могли бы постригаться по достижении 30-летнего возраста. А незадолго до своей смерти государь издал указ, чтобы московские монастыри Чудов, Вознесенский и Новодевичий были предназначены для больных, старых и увечных; Прервинский — для школы, Андреевский — для подкинутых младенцев. Вообще число монахов в России при Петре было очень ограничено, они были стеснены особыми правилами, а самые монастыри были по преимуществу обращены в богадельни.
Главное зло, и притом для всей России, заключалось здесь в том, что Петр отобрал от монастырей и вообще от русской Церкви ее имущество. Последнее представляло собою дары, которые приносились верующими в Церковь по исполнении Божественной заповеди: давать Господу десятину от своих имений (Лев. 27, 30. 34; Чис. 18, 21, 24. 26—28; Втор. 12, 6; 14, 22—23. 28; 26, 12; 2 Пар. 31, 5. 6. 12; Неем. 10, 37—38; 12, 44; 13, 5. 12; Ам. 4, 4; Малах. 3, 8; Мф. 23, 23; Евр. 7, 2. 5—6. 8—9.). Это церковное имущество было Божественною собственностью и потому закреплялось за Церковью св. канонами как неприкосновенное и неотчуждаемое. "Монастырям, — говорится в 24-м правиле IV Вселенского Собора, — однажды освященным по изволению епископа, пребывать монастырями навсегда, и принадлежащие им вещи хранить в монастыре, и впредь не быть им мирскими жилищами. Допускающие же это подлежат наказаниям по правилам". То же самое устанавливается и 49-м правилом VI Вселенского Собора, а также 1-м правилом Двукратного Собора и 2-м правилом VII Вселенского Собора.
Ввиду такой священной неприкосновенности церковного имущества византийским императором Маврикием был издан следующий закон: "Если кто ради овладения ли или по взятке причинит обиду Церкви или захватит вещи, отданные Богу и Его Церкви и что находится под митрополитами, архиепископами, епископами и монастырями, будет ли то доходы или имущества, то пусть он не видит милости Св. Троицы в день судный, но отпадет от христианского имени, как отпал Иуда от 12-ти Апостолов и да будет проклят всеми святыми".
В соответствии всему этому и наши русские великие князья и цари ограждали от захвата церковное имущество своими заклятиями. Так, в уставе св. Владимира и Ярослава проклятию предаются те, которые захватят доходы Церкви. В своей грамоте Иверскому монастырю от 6 марта 1654 г. царь Алексей Михайлович таким же проклятием ограждает эту обитель от захвата пожертвованного им имущества. Так поступали и другие князья и цари и вообще церковные благотворители.
Ясно, что отобрание церковного имущества в другие руки является тягчайшим грехом нарушения Божественной заповеди и св. канонов, низводит страшные проклятия и в сей, и в будущий век от церковных благотворителей, и есть по существу святотатство.
Гибельные последствия этого греха не замедлили сказаться еще при жизни Петра.
Как мы видели выше, монастыри в России не только учили русский народ жизнью своих истинных иноков, но и озаряли его истинным христианским просвещением. Превращая их в благотворительные учреждения, Петр тем самым уничтожал основу для истинного просвещения России. Это в особенности достигалось отнятием монастырских и архиерейских имуществ при возобновлении Петром Монастырского приказа 24 января 1701 г. Чрез этот Приказ Петр, упразднив патриаршество, лишил Церковь ее самостоятельности и средств для приобретения книг и учреждения школ к просвещению русского народа.
Таким образом, отобрание церковных имуществ было великим злом для всей России, ибо последняя лишилась истинного, церковного и патриотического просвещения, которое распространяла Церковь благодаря своим богатым средствам. Интересно отметить, что так смотрел на отнятие у Церкви ее имуществ и наш гениальный Пушкин. Еще в ранней своей молодости, проживая в Кишиневе, он высказал однажды свое письменное мнение, что отобрание церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа в России.
Гибельность этой реформы сказалась тогда же, именно в том, что за недостатком церковных средств стали закрываться прекрасные школы при святительских кафедрах. Одною из таких школ была образцовая семинария святителя Димитрия в Ростове.
Обнищание архиерейского дома святителя Димитрия дошло до такой степени, что ему не только нельзя было содержать своей школы, но нечего было подать просящему милостыню. Это обстоятельство, в связи с неприятностями, которые чинил св. Димитрию присланный от Монастырского приказа стольник, а также некоторые реформы Петра, направленные против Церкви, пробудили св. Димитрия обратиться к митрополиту Рязанскому Стефану Яворскому с письмом, в котором он писал ему, как своему другу: "Толико беззаконий, толико обид, толико притеснений вопиют на небо и возбуждают гнев и отмщение Божие".
К великому сожалению, .православная вера разрушилась не только реформами Петра, но и личным его поведением. Мы имеем в виду учреждение им так называемого "Всешутейшего и всепьянейшего собора", в котором он кощунственно и открыто пред русскими людьми высмеивал иерархические степени до патриарха включительно и в котором сам участвовал, принявши на себя должность протодиакона.
Отсюда естественно, почему русские люди говорили: "Государь ездил за море и возлюбил веру немецкую". Многие из народа, в особенности раскольники, его считали даже антихристом. Враги царя, пользуясь либерализмом его, раздували о нем дурную молву, заявляя: "Это не наш государь, а немец. А наш царь в немцах в бочку закован, да в море пущен".
Разумеется, такая противоцерковная деятельность Петра не могла остаться без протеста со стороны нашей иерархии и прежде всего ее главы — последнего патриарха Адриана. Между ним и Петром была глубокая рознь. Он резко осуждал вводимые царем новшества, но вскоре, к неудовольствию народа, вынужден был замолчать, в особенности после не принятого Петром печалования патриарха за опальных стрельцов.
После смерти патриарха открыто протестовал против Петра в защиту православной веры и основанного на ней порядка и быта в России местоблюститель патриаршего престола, друг св. Димитрия Ростовского, митрополит Рязанский Стефан Яворский. Митрополит Стефан был человеком больших дарований, большого ума, блестящего европейского образования. Мужественный, благородный, откровенный, он говорил правду Петру, окруженному протестантами. За это царь возненавидел Стефана как непримиримого стойкого врага своего. Петр, хотя сам возвысил его, настолько с ним разошелся, что стал уклоняться от свиданий с ним. Впрочем; такое отношение Петра к митрополиту Стефану не остановило последнего от протестов, которые он подавал царю против новшеств в духовной жизни русского народа, несмотря на то, что эти протесты обрушивались на его же голову, вызывая против него царский гнев. Он даже не страшился открыто обличать Петра в своих проповедях.
Так, в своем слове по поводу тезоименитства находившегося тогда за границей царевича Алексея, в день памяти св. Алексея человека Божия, митрополит Стефан жалел царевича и открыто становился на его сторону, осуждая Петра за ссору с царственным сыном, которая окончилась для последнего столь прискорбно. "О, угодниче Божий, — говорил он здесь, — не забуди и тезоименинника твоего и особенно заповедей Божиих хранителя и твоего преисправного последователя. Ты оставил еси дом свой — он такожде по чужим домам скитался. Ты удалился от родителей — он такожде. Ты лишен от рабов, слуг, подданных, другов, сродников, знаемых — он такожде. Ты человече Божий — он такожде раб Христов. Молим убо, святче Божий, покрый своего тезоименника, едину нашу надежду".
А в другом своем слове митрополит Стефан, обличая Петра за восстание против православной веры и благочестия, говорит: "Море свирепое, море — человече законопреступный — почто ломаеши, сокрушаеши и разоряеши берега? Берег есть закон Божий; берег есть — во еже не прелюбы сотворити, не вожделети жены ближняго, не оставляти жены своея; берег есть во еже хранити благочестие, посты, а наипаче четыредесятницу, берег есть почитати иконы".
Так мужественно обличал Петра в своих проповедях и святой Димитрий Ростовский. Правдолюбивый святитель, подобно Стефану Яворскому, не склонял перед гневом Петра головы своей.
В одной из своих лучших проповедей святитель обличал чрезвычайную гневливость царя; а в другой он говорил: "Смертей тя быти памятствуй, о царю, а не во веки живуща — днесь вси тебе предстоят, а утро сам един останешься в недрах земных. Днесь всем страшен, а утро мертва тя кто убоится. Днесь неприступен еси, а утро лежащь во гроб ногами всех попираем будещи".
Признавая пользу некоторых реформ Петра, он резко осуждал то, что шло против православной Церкви. Когда по распоряжению царя был издан указ о несоблюдении постов в полках, один солдат был судим за то, что вопреки воле начальства он не желал нарушить пост. Это распоряжение о постах возмутило св. Димитрия, и он произнес резкое слово о двух пирах — Иродовом и Христовом. В проповеди обличаются блудники и пьяницы, подражащие Бахусову ученику Лютеру.
Конечно, не могла примириться с таким лютеранским отрицательным отношением к православной вере и большая часть епископов нашей Церкви, выступления которых против Петра вызвали с его стороны ужасный террор против них. Мы это говорим, имея в виду свидетельство Льва Тихомирова, основанное на документальных данных, приводимых историком Доброклонским в его труде "Синодальный период". "За' первое десятилетие, — говорит Тихомиров, — после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом и т. п. Я это проверял по спискам епископов в сочинении Доброклонского. В истории константинопольской Церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такой бесцеремонности в отношении церковного имущества" .
Так проводил Петр реформы в России для приобщения ее к европейской цивилизации. Несомненно, можно было бы насаждать в русском народе европейские познания технического и общеобразовательного характера и без ломки православной веры. Но Петр этого сделать не мог благодаря своей настроенности. Ибо из сердца исходят злые помыслы, сказал Господь (Мф. 15, 19). Именно потому и хотел Петр реформировать нашу Церковь на лютеранский лад, что сердце его влеклось к лютеранству. Он слишком высоко ставил Лютера.
В итоге противоцерковных реформ Петра в жизни русских людей получилось охлаждение к православной вере и всем внешним формам ее проявления. Умножились вольнодумцы, осуждавшие, по началам протестантским, обрядность. Еще современное Петру русское образованное общество, проникаясь европейскими протестантскими взглядами, начало стыдиться своей прежней детской и простодушной религиозности и старалось скрывать ее, тем более, что она открыто с высоты престола и начальственными лицами подвергалась резкому осуждению.
Еще при Петре усилился раскол и начало размножаться сектантство; В самой Москве появилось сектантское учение кальвинизма, распространителем которого был полковой фельдшер Тверитинов.
Дело дошло до того, что религиозное свободомыслие пришлось опровергать особыми сочинениями, вроде "Камня веры" митрополита Стефана Яворского и доказывать в проповедях необходимость православной веры, добрых дел, почитания святых мощей, икон, разъяснять догматы о воскресении мертвых, будущей жизни, вечном блаженстве и вечных мучениях .
Вред от противоцерковных реформ Петра I не исчерпывался только тем, что протестантизм еще при нем стал сильно распространяться чрез умножение сект в русском обществе. Главное зло здесь заключалось в том, что Петр привил русскому народу протестантизм, имевший в себе самом великий соблазн и привлекательность, в силу чего он стал жить в России и после Петра. Протестантизм привлекает тем, что, по-видимому, возвышает человеческую личность, так как дает перевес его разуму и свободе над авторитетом веры и обольщает независимостью и прогрессивностью своих начал. Поэтому протестантизм сделался главною основою, на которой, с легкой руки Петра, у нас стало распространяться свободомыслие в виде яо-льтерьянства, масонства, сектантства, гуманизма, социализма, нигилизма и других заблуждений. И это понятно, ибо лютеранство со своею свободою в области веры породило в Германии такое множество сект, которое приходится считать целыми сотнями. А недавняя анкета среди лютеранских пасторов показала, что половина их не верует во Христа как Бога.
Но и этим не исчерпывается зло, которое причинил Петр России. Русская Церковь могла бы с успехом бороться с отступлением от православной веры русских людей на почве протестантизма посредством школьного просвещения. Но Петр отнял у Церкви имущество. В силу этого просвещение русского народа не было в ведении Церкви, распространялось не на исконных исторических началах нашей православной веры, но с XIX столетия даже внедряло отрицательное отношение к вере и потому в себе таило гибель России.
К сожалению, не сразу после Петра стали возглавлять Россию наши императоры, которые были покровителями православной веры и защитниками ее не только для России, но и для других православных стран. Русскому народу пришлось и после Петра пережить ряд глубоких потрясений в своей вере. Мы имеем в виду прежде всего царствование императрицы Анны Иоанновны, когда окружавшие ее немцы-протестанты во главе с масоном Бироном открыто гнали православную веру, а затем долгое царствование императрицы Екатерины Второй.
Последняя исполняла все требования наружного благочестия, восхищалась проповедями митрополита Платона, целовала руки у духовенства, шла в крестных ходах, бывала в Троице-Сергиевой лавре; однако не имела православной настроенности и ценила религию, как и Петр, исключительно с точки зрения ее политического значения, — ее пользы для государства. В особенности плохо было то, что она преклонялась, и даже чрезмерно, пред безбожником Вольтером, заискивала пред ним и советовалась с ним в своих планах касательно тех или других реформ для России.
Отсюда для нее естественно было назначать на должность обер-прокурора Св. синода таких неправославных лиц, каковыми были Мелиссино и бригадир Чебышев. Первый из них предложил Св. синоду снабдить синодального депутата для заседания в Комиссию Уложения такими предложениями относительно реформ в церковной жизни: ослабить и сократить посты, уничтожить почитание икон и св. мощей, запретить ношение образов по домам, сократить церковные службы для избежания в молитве языческого многоглаголания, отменить составленные в позднейшие времена стихиры, каноны, тропари, назначить вместо вечерен и всенощных бдений краткие моления с поучениями для народа, прекратить содержание монахам, дозволить избрание из священников епископов без пострижения в монашество, с разрешением архиереям проводить брачную жизнь, разрешить духовенству носить "пристойнейшее платье", отменить поминовение умерших, дозволить вступать в брак свыше трех раз и запретить причащать младенцев до десятилетнего возраста. Св. синод отклонил эти предложения и составил свой наказ.
Обер-прокурор Чебышев был совершенно неверующим человеком. Он открыто пред публикой заявлял о своем неверии в бытие Божие; непристойно держал себя в присутствии членов Св. синода, позволяя себе недопустимые ругательства, задерживал издание сочинений, направленных против распространявшегося тогда модными писателями неверия.
Таким образом, если при Петре русской Церкви пришлось тяжко страдать от протестантизма, то при Екатерине II Церковь переживала сильное давление не только от протестантизма, но и от неверия.
Но в особенности тяжкий удар Екатерина II нанесла Церкви чрез окончательное отобрание в казну монастырских имений и введения монастырских штатов. В силу этой пагубной для Церкви реформы сразу было закрыто из 954 раньше существовавших монастырей 754; следовательно, осталась в России лишь пятая часть их. При отобрании церковных имений было дано обещание обеспечить духовные школы и духовенство, но оно не было исполнено государственною властью. К тому же последняя не получила от этой реформы большой пользы, так как огромная часть монастырских имений была роздана императрицей в дар ее фаворитам.
Ясно, каким болезненным ударом по сердцу верующих русских людей была эта реформа. Запустели места, освященные подвигами св. иноков. Заросла тропа, по которой направлялись народные массы к святым старцам для духовного руководства, к святым могилам — для молитв. Закрылось при церквах и монастырях множество школ, больниц и богаделен. Вместе с закрытием монастырей остановилось и великое дело просвещения инородцев в Сибири и других местах необъятной России. Народное чувство было слишком возмущено, ибо отобрание церковных имуществ было вопиющим нарушением прав собственности и воли тех, которые завещали свои имения церквам и монастырям на дела благотворения, на поддержание иночества и на помин души. Эта реформа была в глазах народа великим грехом, ибо на пожертвования в пользу церквей и монастырей, о чем было сказано выше, Церковь всегда смотрела как на посвященное Богу.
Поэтому современники этого грустного явления в жизни Церкви не могли не протестовать. Самым резким был протест со стороны Арсения, митрополита Ростовского. Его личность вызывала и вызывает глубокое к себе уважение, так как он бесстрашно всегда защищал правое дело. Еще при императрице Елизавете Петровне, назначенный членом Св. синода, он не явился в Синод для принесения установленной присяги, находя несогласными со своею совестью слова: "Исповедаю же с клятвою крайнего судию духовные сея коллегии быти самую Всероссийскую Монархиню, Государыню нашу", находя, что единственный крайний Судия и Глава Церкви есть Христос, и подал о сем объяснение самой государыне. Он даже подал прошение об удалении на покой по болезни. Но добрая императрица не утвердила доклада об этом Св. синода и даже лично заботилась о выздоровлении митрополита Арсения. С таким уважением она относилась к нему.
В своей епархии Арсений занимался духовно-административными и училищными делами и борьбой с иноверием и расколом. Он составил возражение на поданный протестантами пасквиль против сочинения митрополита Стефана Яворского в защиту православия "Камень веры", и дополнил сочинение исповедника архиепископа Тверского Феофилакта Лопатинского. А также, подражая ревностному борцу против раскола св. Димитрию Ростовскому, он составил обличение раскольников, оставшееся в рукописи, и дополнил сочинение Феофилакта Лопатинского "Обличение неправды раскольничьей".
Так ревностно трудился в своем архипастырском служении митрополит Арсений. Но незабвенным для русской Церкви он остался по преимуществу за свое выступление против отобрания церковных имуществ. По поводу "этого печального события Арсений подавал в Св. синод один протест за другим. В Неделю православия он к обычным анафематствованиям присоединил анафему "обидчикам церквей и монастырей".
Обо всех этих поступках Арсения было доведено до сведения Екатерины. Было назначено в Синоде расследование дела о митрополите Арсении. Последний был вызван во дворец, где его допрашивали в присутствии самой императрицы. Арсений говорил столь резко, что императрица зажала себе уши, а ему самому "заклепали рот". Екатерина повелела самому Синоду судить своего собрата. Синод присудил митрополита Арсения к лишению архиерейского сана и преданию, по расстрижении из монашества, светскому суду, который должен был за оскорбление Величества осудить его на смерть. Но императрица приказала освободить Арсения от светского суда, оставить ему монашество и сослать в дальний монастырь.
Прямо с этого заседания Синода митрополит Арсений был отвезен в Ферапонтов монастырь, место ссылки великого патриарха Никона, затем в Николо-Корельский, Архангельской губернии. Отсюда, после суда над ним, в котором участвовала сама императрица, по поводу доноса на него, Арсения перевели в тесный каземат в башне Ревельской крепости. Предварительно с него сняли монашеский сан и, одевши его в арестантский полушубок и треух, дали ему имя — "Андрей Враль".
Будучи узником в монастырях Арсений всецело отдавался чтению Священного Писания и молитве. Он молился и за врагов своих, вынимая частицы на проскомидии за "гонящих и обидящих Церковь Божию", разумея, по собственному объяснению, под этими гонителями и врагами Церкви "предателя митрополита Новгородского Димитрия, Гавриила, архиепископа С.-Петербургского, и всех немецких чинов, которые об отъятии монастырских вотчин старались и в комиссии, присутствовали". А в Ревельском своем каземате на стене тюрьмы начертал углем слова: "Благо, яко смирил мя еси".
Пред смертью митрополита Арсения произошло одно знаменательное событие, доказывающее, что Господь пребывал с ним Своею благодатью ради его великих страданий во имя русской православной идеологии. Он пожелал быть напутствованным Святыми тайнами. Пригласили священника. Но, войдя в каземат, священник в страхе выбежал оттуда, сказавши: "Вы мне говорили, что надо исповедовать и приобщить преступника, а передо мною стоит на коленях архипастырь в полном облачении". Когда же пристав вместе с этим священником вошел в каземат, то на койке перед ними лежал арестант, который сказал духовнику: "Сын мой, перед тобою не митрополит, а недостойный раб Арсений, идущий отдать отчет Господу Богу в своей жизни. Виденное тобою чудо есть знамение Господне неизреченной милости Божией: это значит, что душа моя скоро отлетит от скорбного тела". Напутствовав страдальца, священник попросил у него благословение себе. Умирающий дал ему на память свой молитвенник, на котором была надпись: "Смиренный митрополит Ростовский Арсений".
Митрополит Арсений был достойнейшим преемником св. Димитрия Ростовского, которого глубоко чтил и любил. Он составил ему службу и открыл мощи святителя. Несомненно, русская Церковь воздаст ему должное, восстановит его в святительском достоинстве, прославит его и причислит к лику святых своих как борца против лютеранства и неверия, как великого русского иерарха-исповедника, пострадавшего за православную веру, и отдавшего свою жизнь во имя спасения России.
История русской Церкви говорит нам и о другом подвиге во имя православной русской идеологии опять-таки по поводу отобрания церковных имуществ. Это был протест не менее выдающегося иерарха русской Церкви — Павла, митрополита Тобольского.
В ответ на эту разрушительную для нашей родины меру правительства Павел отправил в Синод свое откровенное мнение в резкой форме. Опять возникло дело. Тобольский святитель был вызван в Москву и осужден Синодом на лишение архиерейского сана.
Перед этим Павел явился в сонном видении председателю Синода митрополиту Новгородскому Димитрию Сеченову и с гневом сказал: "Некогда отцы наши и в числе их некоторые святые даровали Церкви разные земные удобства и неприкосновенность тех пожертвований утвердили заклятиями. И я, человек грешный, недостойный епископ Церкви Христовой, не своими поистине устами, но устами отцев моих проклинаю тебя, предателя церковных имуществ, и предрекаю тебе нежданную смерть".
Императрица не утвердила синодального постановления о лишении сана митрополита Павла и даже требовала его возвращения в епархию. Но Павел не согласился на это требование и просил Синод разрешить ему жить на покое в Киево-Печерской лавре, где он постригался в иночество, и дал обет пребывать в послушании настоятелю. Синод исполнил его просьбу.
Насколько Павел был возмущен отнятием у Церкви имущества и как велика была его ревность о Боге, об этом свидетельствует тот факт, что его, приехавшего из Москвы в Петербург, несколько раз требовала к себе императрица, и он не поехал. Императрица прислала в дар ему 10 000 рублей, но он не принял их, находя несправедливым обогащаться ему — служителю Церкви — из рук императрицы в то время, когда Церковь была ею лишена имущества.
Великим уважением и любовью был окружен митрополит Павел в Киеве благочестивыми русскими людьми как бесстрашный борец за права Церкви. К тому же Павел проводил время своей жизни в строгих иноческих подвигах и, несмотря на свое болезненное состояние, часто служил и в лавре и в киевских городских церквах, утешая верующих.
Через два года своего пребывания на покое Павел в 1770 году 4 ноября скончался, а через 57 лет после смерти тело его в склепе под великой лаврской церковью было обретено Киевским митрополитом Евгением Болховитиновым в поразительном нетлении.
Несомненно, своею праведною жизнью, своим исповедническим подвигом митрополит Павел угодил Богу, так как от его мощей до самого последнего времени источалось много чудесных исцелений. Хотя он еще не причислен к лику святых русской Церкви, но все верующие русские люди чтут его как скорого своего заступника. Прославление мощей митрополита Павла должно было быть одним из первых очередных дел русской Церкви пред войной с Германией.
Конечно, протесты великих святителей русской земли — Арсения и Павла — не могли остановить отобрания церковных имуществ. Как люди весьма умные и просвещенные, они сами хорошо понимали это. Своим протестом они показывают, что в борьбе за Церковь и истинное благо русского народа надо жертвовать своим временным благополучием и даже не щадить своей жизни.
Вместе с тем этот протест есть ни что иное, как оставленное потомству непререкаемое свидетельство о великом значении церковных имуществ для всей России. Если бы эти имущества были в руках Церкви, то в ее распоряжении осталось бы и просвещение всего русского народа, и он, как воспитанный и просвещенный на началах православной веры; был бы непоколебим гибельными ветрами западных лжеучений, воплощая в себе слова Христа: Итак всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7, 24—25).
Но этого церковного просвещения русского народа, этого главнейшего оружия для отражения разрушительных учений с отнятием церковных имуществ не стало в России. Поэтому вместе с лютеранством в его бессчисленных видах сектантства начала западного неверия в виде гуманизма быстро стали распространяться в России и укореняться в жизни русского народа.
Гуманизм не только предоставляет человеческому разуму полную свободу в области веры, но с корнем уничтожает ее, ибо по своему существу — есть неверие в бытие Высшего Божественного Существа, каковым гуманизм считает самого человека, проповедуя человекобожие, что то же — богоборчество. Гуманизм не признает для человека никаких авторитетов, кроме его собственного разума. Поэтому русское общество, увлекаясь гуманизмом, вместо Церкви и ее святоотеческогр учения, поставило науку в качестве высшего для себя авторитета. Критерием истины для большинства русских интеллигентных людей была не церковность, осеняемая Духом Святым, Духом Истины, а научность с богоборным духом князя мира сего, который незримо чрез общественное мнение стал властно управлять русским народом, заставляя его преклоняться пред либеральною научностью, отрицающею и ниспровергающею авторитет Церкви. Глубокое влияние гуманизма на русское общество даже среди богословски просвещенных людей хорошо отмечено было еп. Феофаном Затворником в его письмах.
К великому несчастью для России, влияние гуманизма сильно укреплялось в русской жизни богоборческими писаниями графа Льва Толстого. Он кощунственно ниспровергал всю нашу веру в Св. Троицу, Иисуса Христа и Пречистую Божию Матерь. Он высмеивал все таинства православной Церкви и в особенности величайшее из них — таинство Божественной Евхаристии. К Иисусу Христу Толстой питал ненависть как к своему личному врагу, и в сознании своего превосходства над Ним составил свое собственное евангелие. В свое время об отношении Толстого ко Христу писал в одном из наших духовных журналов кандидат богословия Петербургской духовной академии Добролюбов. Последний посетил Толстого в Ясной Поляне и имел с ним богословский спор. "А что бы вы сказали, — спросил Толстого Добролюбов, — если бы вам сейчас доложили, что к вам пришел Иисус Христос?" — "Я бы велел передать Ему, — ответил Толстой, — чтобы Он подождал в приемной, пока я не окончу беседы с вами".
Благодаря своему исключительному таланту Толстой имел на русский народ огромное влияние. Он глубоко укоренил в своих последователях через свои сочинения начала неверия и анархизма не только против Божественной власти, но и земной, государственной, отрицая все государственные учреждения.
Пагубное влияние Толстого особенно сказывалось на нашей учащейся молодежи. Начитавшись толстовских сочинений с самой гимназической скамьи, молодежь настраивалась на толстовский лад, отрицательно относилась к вере, переставала посещать храм Божий и делалась революционной и анархической. Распространялось толстовство и в наших сельских школах. Здесь учителями в подавляющем большинстве были питомцы учительских семинарий — очагов неверия и революции. Эти семинарии ежегодно выпускали тысячами кандидатов на должности сельских учителей для "просвещения" русского народа.
Этого мало. Гуманизм и толстовство вылились у нас в форму воинствующего социализма,, или — революционного освободительного движения. Исходя из богоборчества, оно главным образом было направлено против самодержавной царской власти в целях ее уничтожения и образования в России республики на социалистических началах: свободы, равенства и братства. Это движение в последнее время пред второй революцией захватило по преимуществу всю русскую атеистическую интеллигенцию, весь рабочий класс, значительную часть простого народа и нашего воинства. Оно разделило всю Россию на два главных лагеря — на правых и левых, или — на черносотенцев и красносотенцев. Но подавляющее большинство было на стороне последних, в ряды которых становились русские люди или в силу своего неверия и религиозной индифферентности, или в силу ложного стыда, так как все правое, по тону общественного мнения, считалось мракобесием, глупостью и отсталостью; или же в силу страшного насилия со стороны деятелей освободительного движения. Последнее под лозунгами "долой самодержавие", "земля и воля" кровавым террором сметало всех, кто шел против него. Должности министров и губернаторов, вообще начальнические посты, и даже посты полицейских были в буквальном смысле "голгофою", ибо по преимуществу сюда направляли свои бомбы и пули революционеры. В итоге борьбы этих враждовавших лагерей Россия стала перед лицом весьма сильной организации защитников освободительного движения, при совершенной дезорганизованности поборников самодержавного строя и порядка. Поэтому левые стали господами положения, и в России водворился, при потворстве и растерянности властей, страшный хаос с бунтами, сатанинским террором, забастовками и кровавыми беспорядками повсюду, не исключая и духовных учебных заведений. Даже в монастырях начались беспорядки. Недаром о. Иоанн Кронштадтский во время первой революции говорил, что Россия превратилась в сумасшедший дом.
Конечно, наши государи, начиная с Павла, были благожелательно настроены к русской Церкви. Они способствовали развитию монашества, умножению монастырей и церквей в России и содействовали духовному образованию. Они были покровителями православной веры и не только в Русской земле, но и в других православных странах, не раз побуждая весь русский народ становиться на защиту православия силою оружия. И от всех внутренних врагов православия они всемерно старались охранять св. Русь.
Но неверие слишком глубоко укоренилось в русской жизни. Интеллигенция, движимая неверием, стала одержимой. Руководствуясь сатанинским духом противления и разрушения, она перестала считать для себя авторитетом Самого Бога и установленную Им царскую власть. В отношении к последней богоборческая интеллигенция сделалась смертельным и неусыпающим врагом. Поэтому государям приходилось прилагать много забот и усилий не только для защиты Русской Православной Церкви от неверия, но и для сохранения своего царственного престола, своей, Богом дарованной им, самодержавной власти. И, несмотря на всю силу могущественной царской власти, ей приходилось гнуться под напором либеральных требований русского противоцерковного общества и идти на гибельные для России компромиссные реформы. Такою реформою и было учреждение Александром II земства, которым воспользовалась интеллигенция в своих разрушительных для России целях.
Интересно в данном случае вспомнить одно обстоятельство, имевшее место в жизни весьма любимого св. Серафимом Саровским симбирского помещика Н. А. Мотовилова, исцеленного преподобным от неизлечимой болезни и отдавшего все свое богатое имение в пользу основанной преподобным Серафимом женской Серафимо-Дивеевской обители. Мотовилов был приглашен на торжество в честь учреждения земства. И когда были подняты бокалы, Мотовилов произнес речь, в которой заявил, что с учреждением земства начнется гибель России. Поэтому вместо того, чтобы выпить бокал, он его разбил об пол и вышел из собрания.
Действительно, земство в России сделалось оппозицией министрам и губернаторам и всему нашему правительству. Чрез него появилось в России гибельное двоевластие: земство стало государством в государстве. По его требованию правительство отпускало огромные суммы на земские школы, в то время как на церковные отпускались сравнительно незначительные суммы. В земских училищах земство допускало и даже поддерживало свободомыслящих и неверующих учителей, которые вместе с земскими врачами были наиболее деятельными проводниками в простом народе противорелигиозных и противогосударственных идей.
Другою гибельною для России реформою, вызванною к жизни также под напором либеральных требований атеистической интеллигенции, было учреждение императором Николаем II Государственной Думы. Избрание членов ее производилось при самом деятельном участии того же земства. Поэтому в большинстве членами Государственной Думы оказывались люди, которые не были в истинном смысле представителями русского народа. Таким образом, здесь совершался величайший обман, и Государственная Дума в целом оказалась не имеющей ничего общего с русской идеологией. Ее прогрессивные и активные члены были атеисты и революционеры, которые только и думали об уничтожении в России ее исконного политического строя. Это были главные и притом легальные разрушители Церкви и Родины, так как открыто и без всякого препятствия выступали против царя, помазанника Божиего, и всех, кто его поддерживал. Хотя в главном своем деле разрушения исконных начал, лежавших в основе управления России, большинство членов Государственной Думы было единомысленным между собою, тем не менее Дума разделила всю Россию на множество политических, враждовавших между собою партий, что быстро и сильно ослабляло мощь России и приближало ее к гибели.
Какой великий вред приносила Государственная Дума, об этом свидетельствует ее "детище" — изданный в 1905 г. закон о свободе совести. В силу этого закона не только члены Думы, но и все прочие враги России открыто выступали на своих собраниях против православной веры и царской самодержавной власти. Благодаря этому закону книжные магазины во всех русских городах были завалены социалистической литературой, говорившей со слов еврейского учения Карла Маркса, Энгельса и Бебеля о прелестях земного рая с его социалистическими благами — свободой, равенством и братством — как о грядущем счастье русского народа, если он в основу своей жизни положит начала социализма.
Для гибели России не хватало открытого выступления "народных избранников" и, конечно, "от имени народа" — для ниспровержения царя. Разумеется, такое выступление могло исходить только от людей, отступивших от православной веры и всего святого. И это деяние совершилось, притом — в самый трудный момент жизни нашей родины, во время ее войны с Германией. Оно нашло себе место в той же Государственной Думе в среде самых видных ее членов во главе с председателем. Мы имеем в виду заговор против нашего государя, окончившийся отречением императора от престола, а затем — гибелью России.

К оглавлению "Русской идеологии"